Легенды нашей эпохи Если мифы рождаются, значит, это кому-то нужно
Лет сорок назад миссис Эшби вела тихую и размеренную жизнь в предместье Лондона. Работала в школе, учила детей рисованию. О России почти ничего не знала. И вот однажды спокойное существование Фелисити оказалось нарушенным: она зачем-то полезла в рассохшийся комод и в глубине нижнего ящика обнаружила объемистую кожаную папку. Миссис Эшби открыла ее и в изумлении замерла: папка была забита негативами и пачками старинных фотографий. С пожелтевших карточек на нее смотрели какие-то бородатые мужики, разносчики, трубочисты, продавцы корзин и пирожков, молочницы, крестьяне, а то и нищие с котомками. С первого взгляда было видно, что типажи отнюдь не английские.
Фелисити взяла одну из фотографий. «Gouv de Petersburg», — прочла она надпись внизу на французском языке. И рядом что-то по-славянски: «Петерб. Губ.». «Петербург! — изумилась Эшби. — Россия» Еще ниже — знакомая фамилия и адрес, очевидно, в том же Петербурге: «W. Carrie, petet Morsoi»… А вот и сам Вильям Каррик. Видимо, автопортрет: красивый мужчина с решительным проницательным взглядом. Да, это тот самый «дядюшка Вильям», о котором Фелисити слышала еще в детстве от матери! Миссис Эшби вспомнила о семейном предании, о том, что ее шотландские родственники Каррики когда-то жили в России и один из них стал известным фотографом. Находка российских фотокарточек увлекла пожилую англичанку и, по ее словам, буквально изменила ее жизнь. Фелисити загорелась идеей поехать в Советский Союз, посетить места, где ее дядюшка Вильям снимал своих героев, и, по возможности, отыскать новые фотографии, которые могли пылиться где-нибудь в питерских архивах. В свои 65 лет миссис Эшби выучила русский язык (!) и отправилась в Ленинград.
Выяснилось, что в Советском Союзе ничего не знали о Каррике. Вильям Каррик как дореволюционный фотограф не значился в Большой советской энциклопедии. Семьдесят фотографий отыскались в Публичной библиотеке. И все. Как установила Фелисити, негативы Каррика, отснятые в Петербурге и губернии, оказались рассеянными по всей Европе. Могила Вильяма на Смоленском кладбище не сохранилась. Город, в котором столько лет прожил знаменитый русский фотограф, давно забыл его.
Каррик, несмотря на свое шотландское происхождение и британское подданство, считается русским фотографом. Но не только потому, что с юного возраста постоянно жил в России, в Совершенстве знал русский язык. Каррик и по духу, как отзывались о нем современники, был «вполне русским человеком». Его в Петербурге звали на русский лад Василием Андреевичем.
Семья шотландских купцов Карриков поселилась в России в XVIII веке. Дед Вильяма Каррика в 90-х годах был известен на Лондонской бирже как «купец из Петербурга». Его сын Эндрю Каррик, тоже купец, в 1825 году приехал из Петербурга в Эдинбург и познакомился с очаровательной 15-летней Джесси. Вскоре он сделал ей предложение, и они обвенчались. После рождения своего первенца — Вильяма — Эндрю Каррик перевез семью из Эдинбурга в Кронштадт, где шотландцы прожили еще 16 лет до переезда в Петербург. По окончании школы отец определил Вильяма в Императорскую Академию художеств, в класс архитектуры. Однако юноша с большим усердием посещал класс живописи, мечтая «о чистом, а не прикладном искусстве». Впоследствии Каррик часто шутил: «По званию я архитектор, а строить не умею». В 1853 году Каррик на средства отца отправился на стажировку в Италию. Четыре года, проведенные в Риме, оставили в его сердце прекрасные воспоминания. У него были друзья в русской колонии. Юноша выучил итальянский, увлекался итальянской оперой. В Россию Вильям вернулся, узнав о тяжелой болезни отца и разорении фирмы Карриков (она торговала лесом и корабельными инструментами). Крымская война совершенно подорвала дела отца. Все семейные заботы легли на плечи Вильяма. По возвращении из Италии Каррик мечтал о занятиях акварельным портретом, однако очень скоро осознал, что этим ремеслом не сможет обеспечить семью. В 1850-е годы акварельный портрет вытесняется новым видом искусства — быстрым в исполнении и более дешевым — фотографией.
Русский гравер Ф. И. Иордан писал в 1854 году из Флоренции архитектору А. П. Брюллову: «Сильно пугает меня фотография, которая делает здесь большие успехи, и здешние портретисты сидят вовсе без работы.». Так же обстояло дело и в России. «Фотографы Плодятся у нас со дня на день. Конкуренция огромная, и все завалены работой: так велика слабость у смертных видеть свое изображение.» — сообщалось на страницах журнала «Современник». И Каррик решился: он занялся светописью — так в то время называли фотографию. Поменяв кисть и палитру на тяжелый и неуклюжий фотоаппарат, он не расставался с ним до конца жизни.
Летом 1857 года Вильям вместе с младшим братом Джорджем отправился в Эдинбург. Джордж намеревался поступить на медицинский факультет местного университета, а Вильям — овладеть ремеслом фотографа. В Эдинбурге Каррик познакомился с фототехником Мак-Грегором, который откликнулся на его предложение переехать в Россию и открыть совместное дело. Но планы будущего знаменитого фотохудожника едва не разрушились из-за весьма рискованного поступка. Из Шотландии Каррик привез три первых номера герценовского журнала «Колокол». И кто-то из друзей Каррика устроил публичное чтение этих номеров в трактире. Друга арестовали, а нашим шотландцем заинтересовался сам Александр II.
5 января 1858 года императору доложили: «Великобританский подданный Вильям Каррик имеет от роду 30 лет, жил с малолетства в С.-Петербурге и воспитывался в Императорской Академии художеств. В 1853 году для усовершенствования в живописи побывал в Италии, но, кажется, не сделал там больших успехов, ибо, как говорят, он намерен совсем оставить художнические занятия и посвятить себя торговле.». Уже на следующий день после доклада императору шеф III отделения князь Долгоруков написал следующий приказ: «Благовидным образом, не в виде полицейской меры, пригласите ко мне г. Каррика завтра утром в 10 часов». А на полях против этой записи — пометка: «Исполнено. Каррик был у князя 7 Января утром». О чем говорили шеф полиции и будущий фотохудожник, неизвестно, однако Каррика не репрессировали. Видимо, Долгоруков ограничился душевной беседой, намекнув Вильяму, что даже британскому подданному небезопасно распространять запрещенную в России литературу. Предоставленная Александру II справка не была точной: не торговлей, а фотоискусством решил заняться этот молодой человек.
В 1859 году ателье Каррика и Мак-Грегора распахнуло двери в оживленном и престижном районе столицы — на Малой Морской улице, в верхнем этаже дома 19. Кто только не побывал там! Менделеев и Крамской, Ге и Стасов, великий князь Николай Александрович и. коробейники, солдаты, извозчики. Вспоминая о работе в ателье, Каррик писал матери зимой 1863 года: «Графы и графини. Генералы и полковники с их дамами, ливрейные лакеи, горничные и поварихи — все они приходили к нашей мансарде и сидели в очереди. Чтобы получить свои фотографии. Пришел первым — обслужен первым. И если я отличаю кого-нибудь, так это только самых простых и бедных заказчиков. Я более внимателен к ним, так как они нуждаются в большем внимании, чем богатые и благородные». Как отмечали современники, в Каррике «артист подавлял ученого». Тем не менее он внес вклад в усовершенствование фотопроцесса — изобрел практический метод для продолжительной экспозиции мокрых пластин. В 1862 году великий князь Николай Александрович заказал Каррику портрет, и он получился превосходным, за что фотографу в знак поощрения было пожаловано кольцо с бриллиантом. Тогда же князь пожелал, чтобы Каррик сфотографировал других членов императорской семьи. Но эти планы, по-видимому, не осуществились. И все же следует признать, что портретное ателье на Малой Морской не пользовалось большой популярностью, а Каррик и Мак-Грегор как портретисты были гораздо менее известны, чем петербургские фотохудожники А. И. Дерньер, И. Ф. Александровский, К. Бергамаско. Однако Каррик вовсе не стремился к славе. Его современники вспоминали, что он намеренно не стал заниматься портретированием. Его творческие интересы были другие. Каррик одним из первых в России обратил внимание на низшие слои городского и деревенского населения, на простолюдинов, которым сниматься было не по карману, да и некогда. Много раз обходил фотограф со своей техникой петербургские улицы и предместья в поисках интересных лиц и сценок городской жизни. Так постепенно сложилась коллекция «петербургских типов», состоящая из трехсот фотографий. И Каррик наконец-то нашел себя: он стал первым фотолетописцем народной жизни в России.
Фотограф мечтал о путешествии по России, ему хотелось увидеть и запечатлеть «исконно русские типы». Летом 1871 года по приглашению знакомого, богатого симбирского помещика, Каррик и Мак — Грегор посетили Поволжье. Но власти запретили ему фотографировать — для этого требовалось специальное разрешение. Негативы, хотя и с трудом, удалось сохранить.
«Не многие знают, — писал его симбирский друг Н. Соковкин, — с какой любовью Каррик-шотландец воспроизводил типы русской жизни, какой драгоценный вклад сделал он в российскую этнографию. его тянуло внутрь России, на Волгу. Совершенно новая природа, ширь и красота места, непочатый угол материала — придали ему юношеские силы. Он работал от солнечного восхода до заката, без отдыха, часто производя до 25 негативов в день.» По возвращении в Петербург Каррик сообщал сестре: «Я взял свои симбирские снимки, чтобы показать их старому Брюллову (архитектору, брату знаменитого художника. — А. Е.), и как он ими восхищался! Он даже надел две пары очков и время от времени отдыхал — ведь это не шутка просмотреть, как знатоку, 200 карточек кабинетного размера».
В 1872 году при содействии А. П. Брюллова несколько фоторабот Каррика были представлены на Международной выставке в Лондоне, правда, имя их автора не указывалось; сообщалось лишь, что они выполнены в России. Летом 1875 года Каррик вновь поехал в Симбирскую губернию, но уже один — Мак-Грегор незадолго до этого умер. Сохранилось письмо Вильяма матери, датированное 1-м августа 1875 года, с обратным адресом: Симбирская губерния, хутор Нагорный.
«Прошли по тем местам, которыми мы с Мак — Грегором когда-то любовались, душа полна воспоминаниями… Вчера отправились в соседнюю деревню, где я снял двенадцать удачных снимков. Домой вернулись к полудню и до обеда успели сделать еще шесть негативов. Снимали крестьян на жнивье.» Творческим итогом путешествия по России явилась великолепная серия, насчитывающая более 800 снимков (!). Персонажи произведений Каррика — крестьяне, странники, молочницы, торговцы, дворники, солдаты, трубочисты, городские и деревенские ребятишки. Сюжеты — праздники, гулянья, виды деревень, самобытных крестьянских построек, пейзажи, восхитительные уголки русской природы.
Галерея Каррика «Русские типы», состоящая из 800-1000 фотографий, была с большим интересом принята в Западной Европе. На Международной выставке в 1876 году в Лондоне работы фотографа-этнографа произвели сенсацию. В газетах о снимках Каррика отзывались как о высокохудожественных произведениях. «Примечательно, что в России, — отмечал уже после смерти Каррика журнал Всемирная иллюстрация, — эта коллекция немногим известна и пока не нашла надлежащей оценки».
Скончался Вильям Каррик 11 ноября 1878 года от воспаления легких. Могила его на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге, как уже упоминалось, не сохранилась. Драгоценные негативы рассеяны по всему миру. На сегодняшний день самая большая коллекция его работ (около 200 фотографий) хранится в Лондоне у Фелисити Эшби и должна была по ее завещанию попасть в Русский архив города Линдса (Англия). Несколько десятков фотографий есть у лондонского коллекционера Соммера Эрха. Семьдесят работ хранится в Публичной библиотеке в Санкт-Петербурге. Большая коллекция снимков предположительно должна находиться в Женеве, где умер художник Л. Варнеке, купивший ее у самого Каррика в 1876 году. Но часть наследия знаменитого шотландца могла осесть и в частных собраниях петербуржцев. Известно, например, что сын фотографа художник-карикатурист Валерий Каррик распродал «шкаф с негативами» своего отца.
Смотрите также:
