Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIXXX веков. ЖИЗНЬ ЖЕНЩИН. Любимые и бесправные
Циничное угощение! В конце XIX века женщина всё ещё продолжала оставаться этаким десертом. Общество никак не могло осмелиться пойти на радикальное решение женского вопроса, мешали традиционные патриархальные привычки и представления. Наверху понимали, что устранение хотя бы одной подпорки, поддерживающей старое, обветшалое здание, грозит ему крушением, и старались традиции сохранить, тем более что на стороне их всегда стояла православная церковь. Традиции, в частности, ограничивали круг лиц, вступающих в брак, что делало иногда несчастными любящих друг друга людей. Так, например, препятствием для вступления в брак служило «духовное родство» между крёстными, то есть мужчиной и женщиной, участвовавшими в крещении младенца и ставшими ему крёстными отцом и матерью. Не зря в России говорили: «Что мне с ним (или с ней), детей крестить» Считая такие отношения родственными, закон также не позволял человеку жениться на дочери крёстного отца, своей «крёстной сестре». Согласно существовавшим тогда порядкам, вдовец не мог жениться на сестре покойной жены и на сестре человека, женатого на его сестре.
И хотя существовали женские гимназии, но в университеты девушек не принимали. Государство, в лице полиции, постоянно получало от той или иной женщины жалобы на буйство мужа, на его безнравственное поведение, на оскорбления с его стороны, а также рассматривало просьбы о том, чтобы обязать мужа выдать ей самостоятельный «вид на жительство» для того, чтобы стать независимой. Бывало, женщина просила заставить мужа вернуться домой и даже выслать из города любовницу мужа, однако удовлетворяло эти просьбы и жалобы государство крайне редко. Придерживаясь той линии, что хозяином в доме является мужчина, государственный учреждения на него, как правило, и возлагали решение семейных проблем.
Да, трудно было женщине найти защиту от семейных обид. Примером этого может служить история, произошедшая в Москве в 80-х годах XIX столетия с солдатской дочерью Зинаидой Морозовой (по мужу Пшенниковой). В жалобе на имя московского генерал-губернатора Долгорукова она писала: «Отец мой отставной рядовой по случаю бедного состояния, по достижении мною совершеннолетия (брачный возраст для женщин наступал в 16 лет. Г. А), выдал меня в 1881 году в замужество, вопреки моего желания, за крестьянина Якова Пшенникова. Прожив несколько месяцев, муж мой, будучи подвержен подлости и глупости и по наущению свёкра, свекрови и снохи, стал делать мне обиды и разные притеснения так как я не могла за такое малое время привыкнуть к крестьянским работам, поскольку ранее вступления в замужество занималась портным мастерством Обиды перешли в жестокие побои и истязания. Я вынуждена была украдкою освободиться от оных и искать пристанища у моей матери Муж подал прошение о высылке меня посредством сотских, как не имеющую вида на жительство, для совместного с ним жительства. Полицмейстер уезда отослал меня в тёмную арестантскую камеру, где я просидела всю ночь, а на следующий день со старостою была препровождена к мужу и в тот же час мне были нанесены разные ругательства и обиды с неприличными словами Я вновь вернулась к матери. Муж грозится меня изуродовать Прошу выдать мне отдельный от мужа вид на жительство (по-нашему, паспорт) и этим заставить молить Бога о благоденствии и здравии вашего сиятельства. 14 дня 1883 года».
Генерал-губернатор Зинаиде Морозовой в её просьбе, конечно, отказал. Пришлось ей оставаться рабыней в семье ненавидящих и презирающих её людей. И хотя дальнейшая судьба этой женщины нам неизвестна, но надежд на то, что сложилась она благополучно, почти нет. А сколько было таких несчастных и беззащитных, отданных государством во власть жестоких, бессердечных хамов! Нельзя исключить и того, что Зинаида Морозова покончила с собой, как та крестьянка, которая в 1897 году «из-за безнадёжной любви» бросилась в воду с Москворецкого моста, или умерла так, как умерла неизвестная женщина, о которой рассказала крестьянка Аграфена Агишенкова. А рассказала она о том, что 1 ноября 1894 года в дверь её дома на Малой Дорогомиловской улице кто-то постучал. Вошла женщина средних лет. Попросила пустить погреться. «Холодно, совсем закоченела», сказала она. Аграфена предложила ей лечь на печку. Женщина пошла на кухню, влезла на печь и уснула, а утром Аграфена увидела, что она мертва. Документов при ней не оказалось. Кем она была, почему осталась на улице, не имея собственного угла, мы никогда не узнаем. Знаем мы только то, что трудно было одинокой, не имевшей поддержки женщине в этом мире. В конце XIX века в Москве жили лица мужского пола, которые полагали, что женщин, появившихся на улице без сопровождения мужчин, можно безнаказанно обижать. Даже женщинам-заключённым, идущим под конвоем, они могли крикнуть: «Дамы из помойной ямы!» На Пречистенском бульваре, например, особенно усердствовал в приставании к женщинам некий дебил по прозвищу «Ущемлённый нос». Прозвище это он получил после того, как его оттаскал за нос какой-то господин в сквере у храма Христа Спасителя за непочтительное отношение к даме. Этот наглец мог ни с того ни с сего схватить проходившую мимо него женщину и заключить в свои объятия. По поводу одного поклонника прекрасного пола с Тверского бульвара газета «Московский листок» писала: «Ежедневно по Страстному бульвару совершает прогулки некий старик-домовладелец. Человеку уже за 60 лет; среди этих дам он слывёт под именем бульварного сторожа, а постоянные посетители бульвара зовут его бульварным котом. Сей старец не пропускает случая пристать к каждой даме или девушке. Дважды его били за нескромные предложения, сделанные им замужним женщинам, но с почтенного старца всё, как с гуся вода, и он не унимается. Есть такие лихачи-кудрявичи, с которыми ни пестом, ни шестом, ни даже крестом ничего не поделаешь». Не зря же говорят: «Седина в бороду бес в ребро». О подобном старичкё-ловеласе, «мышином жеребчике», как тогда таких называли, упоминает в своих воспоминаниях Варенцов. Тот «жеребчик» не упускал случая, чтобы поухаживать за дамами, причём с желанием непременно «облапить нравящихся ему дам, где только попало, что ему сходило с рук, нужно думать, благодаря его почтенности и старости. Разве только тогда, когда его движения и ухватки принимали очень фривольный тон, то руки его были отстранены подальше от его вожделений». В пассаже Солодовникова часа в три дня по обеим сторонам первой от Кузнецкого Моста галереи почти сплошными шпалерами выстраивались разные «моншеры» и «милостивые государи». Всякую женщину они осматривали с ног до головы и отпускали по её адресу довольно откровенные замечания. Были в Москве мужчины, которые не упускали возможности хоть как-то нажиться на женских слабостях.
Из-за постоянного приставания мужчин порядочная женщина в Москве не могла пройти вечером по улице, не говоря уж о бульваре, или заглянуть в кофейню. Когда же газеты стали писать об этих безобразиях и возмущаться поведением мужчин, обер-полицмейстер Трепов обратился к министру внутренних дел с письмом, в котором указывал на то, что само появление статей «о похождениях праздношатающихся мужчин, производящих всякого рода безобразия и насилия на улицах и пристающих к женщинам с оскорбительными предложениями», способствует «учащению таких проступков», и потребовал запретить их публикацию.
В Петербурге порядка было больше. Там, если женщина вечером желала пройти без авантюр, то шла вдоль Невского проспекта по стороне Гостиного Двора и могла быть уверена, что её никто не побеспокоит, гуляя же по стороне противоположной, она давала знать, что ищет приключения. В Москве такой улицы не было.
В конце XIX начале XX века соотношение мужчин и женщин, проживавших в Москве, было не таким, как теперь. Это теперь «на десять девчонок по статистике девять ребят», а тогда, в 1912 году, на тысячу мужчин приходилось 839 женщин, а ранее, в 1871-м, вообще 700. Постепенно число женщин в Москве увеличивалось главным образом за счёт того, что мужчины, как и раньше, перебираясь сюда из других мест на заработки, стали брать с собой семьи. Жёны при этом шли работать на фабрики. Здесь за работу они получали меньше мужчин. Помимо этого, они оказывались в полной власти хозяев. На проходной, по окончании рабочего дня, их обыскивали мужчины. Так боролись тогда с «несунами». Хозяева таким способом поощряли передовиков производства и доносчиков. Мужчин, правда, тоже обыскивали, но уже без такого рвения. На Прохоровской мануфактуре, например, женщин осматривали в помещении, а мужчин на улице. Заставляли в любую погоду, даже в мороз, снимать сапоги. Летом снимать обувь не требовалось, так как рабочие ходили босиком. У многих женщин, в отличие от мужчин, унижения на этом не заканчивались, они продолжались дома из-за распущенности и свинства мужей. Ну а после праздников, когда мужья допивались до самого скотского состояния и, желая опохмелиться, тащили последние рубашки, жилетки и картузы скупщикам, их жёны с рёвом и мольбами шли за ними, пытаясь остановить.
Обстановка, сложившаяся в те годы на фабриках, действовала развращающе на девушек и женщин, ушедших из деревень в неустроенную пьяную жизнь большого города.
Незамужние ткачихи фабрики Прохорова по выходным напротив храма Святителя Николая Чудотворца в Новом Ваганькове устраивали так называемые «девичьи спальни» и отводили душу по-своему. Разгул шёл такой, что, как шутили тогда, кресты на могилах шевелились.
Развращению девушек на производстве способствовало широко распространённое отношение к ним начальства, как к одалискам своего гарема. Мастер одной из фабрик по фамилии Фаж француз, муж и католик, дарил полюбившимся ему молодым работницам одеколон и приобщал их к половой жизни. В результате одна из работниц родила ребёнка, другая двух, а третья вообще ушла в монастырь. Были на фабрике и другие молодые, неопытные девчонки, которых Фаж не обошёл своим вниманием. В конце концов произошёл скандал, но его замяли.
Причину развала многих семей в начале XX века некоторые видели в неподготовленности девушек к браку. «В силу каких-то странных обстоятельств, писал один из журналов того времени, матери поддерживают в душах дочерей свои собственные, застарелые заблуждения и приготовляют дочерям те же самые разочарования, что постигли их самих В незнании женщины, что такое брак в реальной действительности, какую роль ей приходится выполнять в браке и, в особенности, в незнании того, что представляет из себя её муж, и заключается главная причина семейных неурядиц и несчастных браков». За ошибки матерей приходилось расплачиваться дочерям. Не найдя в браке всего того, на что так надеялись: любовь, красоту и гармонию, женщины начинали искать всё это в любви с другими мужчинами и вознаграждались со стороны общества за это клеймом «развратной женщины». К таким, как мы знаем, относилась героиня романа Л. Н. Толстого Анна Каренина. Кое-кто увидел в этом романе «конюшенную историю производительницы Анны и производителя Вронского, сорвавшихся с поводов и разыгравших любовную сцену без санкции главного кучера».
Строгие патриархальные нравы имели, конечно, свои достоинства и своих сторонников, однако униженное положение женщины в семье и обществе, лицемерие и лживость старых порядков вызывали у появившейся в России интеллигенции чувство протеста. Не без оснований М. Е. Салтыков-Щедрин писал о том, что «не будь интеллигенции, мы не имели бы ни понятия о чести, ни веры в убеждения, ни даже представления о человеческом образе».
Многие хорошие и понимающие девушки, считали прогрессивно настроенные женщины России в начале XX века, шли тогда замуж только для того, чтобы «пристроиться». Шли не любя, как рабыни, платя своим телом за блага жизни. Шли потому, что не были приучены к самостоятельному труду и не могли содержать себя. Нужно, считали они, готовить девочек в люди, а не в жёны. В сентябре 1913 года журнал «Современный мир» опубликовал статью Александры Коллонтай о «новой женщине». В ней будущий советский посол отрицала старые идеалы: девичью непорочность и женскую верность домашнему очагу. Александра Михайловна писала о том, что «быть отданной» уже не является для женщины идеалом и любовные переживания, которые для женщины прошлого составляли основное содержание жизни, теперь таковыми не являются. «Женщины, писала она, идут теперь работать и приобретают самостоятельность. Трудом и талантом создают они свою собственную жизнь, а условия жизни изменяют их психику».
Статья Коллонтай произвела на читателей сильное впечатление. Смелость высказанных в ней мыслей, примеры из окружающей жизни требовали действий, изменения среды и её морали. Почему, вопрошали себя и окружающих либерально мыслящие интеллигенты, в нашем обществе без всяких рассуждений признаются безнравственными потеря девственности, внебрачное сожительство и супружеская измена, когда это касается женщины, и общество молчит, когда речь идёт о мужчинах, ведь принцип христианской этики: не делай другому того, чего не желаешь себе един для мужчин и женщин А что делать женщине, живущей много лет с мужчиной, который давно разошёлся с женой, но не может получить развод из-за её несогласия А как называется то, когда молоденькая девушка выходит за старика ради его богатства На вид это, может быть, и нравственный поступок, а по существу-то издевательство.
Зависимость морали от денег в буржуазном обществе бросалась в глаза многим. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с брачными объявлениями того времени. В 1912 году можно было прочитать, например, такое: «Интеллигентный, интересный, образованный, с добрым характером, хорошим положением, имеющий состояние более 400 тысяч рублей, жаждет с целью брака познакомиться с интеллигентной интересной особой, имеющей 2560 тысяч рублей». Кто-то скажет, что это писал жулик, и, наверное, будет прав. Не зря же он добивался руки именно интеллигентной особы. Знал же, шельмец, что именно среди этих особ непрактичных дур встречается больше, чем среди неинтеллигентных. Правда, тогда слово «интеллигентный» упоминалось почти во всех объявлениях подобного рода. Что поделаешь: воспитанные в приличной семье женщины боялись мужского хамства. Людям, ищущим в браке материальную выгоду, хотелось устроить свою судьбу, поправить материальное положение и пр. И вот они пускались на поиски богатых женихов и невест. Запросы были у людей, конечно, разные. Артист-трагик, например, готов был жениться просто на состоятельной особе; молодой человек, «бедный, стремящийся к учению», искал «особу со средствами», ну а директор фабрики, как он представлялся, к тому же дворянин, окончивший университет, говоривший на четырёх языках, по рождению лютеранин, но душой и сердцем русский, искал жену-друга с капиталом не менее 50 тысяч рублей (умели же люди выбирать себе друзей!). Дамы в те годы (в начале XX века) тоже стали давать подобные объявления. Например, одна «интересная, молодая, интеллигентная барышня» выразила через газету желание познакомиться с богатым господином, а «интересная, симпатичная, редкой души 22-летняя особа» предлагала скорый брак симпатичному господину с капиталом или солидным жалованьем. Во многих объявлениях, правда, делалась оговорка, что брак возможен «при симпатии», однако материальная сторона при этом продолжала оставаться главной.
Тем не менее в конце XIX начале XX века в Европе, да и в России, дала себя знать эмансипация. Женщине надоело быть приложением к двуспальной кровати.
