КАК ЩУКИН И МОРОЗОВ СОБИРАЛИ ФРАНЦУЗСКУЮ ЖИВОПИСЬ

Лектор: Илья Доронченков, кандидат искусствоведения, декан факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге, профессор Санкт-Петербургского государственного академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (Академия художеств)
Гвоздем выставочной жизни Парижа в конце 2016 — в начале 2017 года была выставка в Фонде Louis Vuitton коллекции Сергея Ивановича Щукина. Это было событие… Париж сделал то, что должна была сделать Россия, показать коллекцию великого русского со­бирателя максимально полно, чтобы было понятно, какую роль она сы­гра­ла для развития отечественного искусства. Сергей Иванович и его товарищ Иван Абра­мович Морозов, создавший другую крупнейшую коллекцию французской живописи в Москве, приобрели произведения современной французской живописи, без которых невозможно представить себе историю искусства ХХ века.
Во второй половине XIX начале ХХ столетий частное собирательство в Рос­сии переживало расцвет. Главную роль в этом процессе играла динамично развивающаяся буржуазия, прежде всего московская. Для нее собирательство становилось патриотической миссией, примером которой служил Павел Михайлович Третьяков, сформировавший музей националь­ного искус­ства. Зарубежному искусству XIX века в России не повезло: не так много наших соотечественников собирали его. Исключением был Алек­сандр Куше­лёв-Безбородко петербург­ский аристократ, собравший коллекцию фран­цузских реалистов первой половины XIX века, имевший даже Делакруа. Но это скорее исключение… Западное искусство XIX века до сих пор представлено в собраниях Петербурга и Москвы фрагмен­тар­но. К 1917 году не более дюжины москвичей и петербуржцев обла­дали про­изведе­ниями современной французской живописи, и большая часть этих со­браний не была доступна публике. В собира­тельстве современной западной живописи пуб­лика видела крайнюю степень экстравагантности знамени­тых при­чу­дами московских купцов. Если бы мы говорили о за­­падных собирателях, то к ним доминиро­вал бы мотив спекуляции: вещи покупаются для того, чтобы затем их с выгодой продать. А относи­тельно московских купцов злые языки говорили, что Щукин тронулся. Сам Щукин, по воспо­минаниям, не без гордости показы­вал новоприобретен­ного Гогена, говоря собесед­нику: «Сумасшедший писал сумасшед­ший купил».
В Москве в начале ХХ века было четыре человека, которые имели достаточно смелости покупать непривычную западную живо­пись. Эти четыре человека принадлежали к двум пред­при­нимательским семьям Моро­зовым и Щукиным. Из этих четверых двое сошли со сцены Михаил Абрамо­вич Морозов скончался 33 лет от роду, и его собрание по воле вдовы перешло в Третьяков­скую галерею, где москвичи уже могли видеть произве­дения фран­цузских реалистов из коллекции Сергея Михайловича Третьякова. А Петр, старший из двух братьев, в какой-то момент потерял интерес к собиранию современной французской живописи, и Сергей купил у него в 1912 году кар­тины, которые ему нравились.
Московское собира­тельство современного французского искусства это прежде всего два человека: Сергей Иванович Щукин и Иван Абрамович Моро­зов. Они собрали уникальные по объему и качеству коллекции искусства, которое было непривычно большинству посети­телей московских музеев. В отличие от Германии или Франции в России не было частных галерей, которые продвигали на рынок современное искусство, тем более искусство зарубежное. Если Щукину и Морозову хотелось купить новую кар­тину, они не могли обратиться к петербургскому или моско­вскому дилеру они отправлялись прямо в Париж. В русском художе­ствен­ном пространстве не было музея, который отважил­ся бы выставить современную живопись…. Первое место, где в публичном пространстве можно было увидеть импрессионистов в нашей стране, это личный музей Петра Щукина, открытый в 1905 го­ду. Но главное роль музея на себя приняла коллек­ция Сергея Щукина, которую он с 1909 года сделал публичной: по выходным ее можно было посетить, иногда в сопровожде­нии самого Сергея Ивано­вича. Мемуаристы оставили впечатляющее описа­ние этих экскурсий.
Щукин и Морозов принадлежали к одному и тому же кру­гу староверы, очень ответственная, морально прочная русская буржуазия, которые были настолько дерзки­ми, чтобы приобре­тать искусство, не имеющее стабильной репутации. В этом отношении они схожи. Схожи списки имен, которые составили их коллекцию. Они собирали практи­чески один и тот же ряд мастеров. Но здесь на­чинают­ся фунда­ментальные различия, определяющие для русского художественного процесса.
Братья Щукины сделали первые при­обретения в конце XIX столе­тия: в 1898 го­ду они купили полотна Пис­сарро и Моне. Тогда в Париже жил, прожи­гал жизнь и собирал свою коллекцию их младший брат Иван Щукин, который печатался в русских журналах под псевдонимом Жан Броше, Жан Щука. И это был мостик для московских собира­телей в Париж. Щукин­ская коллекция началась с импрес­сиони­стов: Щукин соби­рал пе­струю картину современной западной живописи, но с мо­мента приоб­ре­те­ния импрессионистов он посте­пенно свой вкус сузил и сосредоточился на них. Дальше его коллек­ционирова­ние напоминало взлет косми­ческой ракеты, которая отстре­ливает новую ступень, поднимаясь вверх. Он начал по-настоя­ще­му интересоваться импрессионистами, около 1904 года, он полностью переклю­чается на постимпрессиони­стов и за пять лет покупает восемь про­изведений Сезанна, четыре Ван Гога и 16 Го­генов, причем Гогенов экстра-класса. Затем он влюб­ляется в Ма­тис­­са: первый Матисс приходит к нему в 1906 году, а затем наступает полоса Пикассо. В 1914 го­ду, из-за начала мировой войны, Сергей Ива­нович, как и Иван Абрамович, перестает покупать картины за гра­ни­­цей там остаются за­казанные вещи, матис­сов­ские «Красные рыбки» из Цен­тра Помпиду или матиссовская «Женщина на высоком табурете» из Музея современ­ного искусства в Нью-Йорке.
Если Щукин собиратель-однолюб, редко возвращаю­щий­ся к тому, что он пережил (исключением были покупки в 1912 году импрессионистов у брата), то Морозов это человек, который собирает размеренно и стратеги­чески. Сергей Маковский вспоминал, что на стене коллекции Морозова долгое время было пустое место, и на вопрос, почему вы его держите, Морозов говорил, что «я вижу здесь голубого Сезанна». Однажды эта лакуна заполнилась совер­шенно выдающимся полу­абстрактным поздним Сезанном картиной, которая известна как «Голубой пей­заж» и находится сейчас в Эрмитаже. Большое усилие зри­тель­ное заставит нас разобрать в этой череде мазков контуры дерева, горы, дороги и, может быть, домика в центре. Это Сезанн, который освобожда­ется от фигуративности. Важно то, что Морозов собирает по-другому: у него есть идеальный образ мастера, идеальный образ коллекции и он готов сидеть в засаде для того, чтобы получить нужную картину. Это очень произволь­ный выбор, личный: напри­мер, в 1912 году в Петербурге выставлялась и продавалась за очень большую сумму 300 тысяч франков величайшая картина импрессионистиче­ской эпохи «Бар в Фоли-Бержер» Эдуарда Мане. Бенуа очень сожалел, что никто из русских коллек­ционе­ров не отва­жился поменять деньги на шедевр. Щукин, и Морозов могли это сделать, но Щукин уже не собирал импрессионистов, а у Моро­зова была своя идея того, чтó он хочет из Мане: он хотел пейзаж, он хотел Мане-пленэриста, нежели интерь­ерную сцену.
Различия продолжаются в дру­гих областях. Щукин практически ничего не покупал из русского искусства. Его не интересовало искус­ство за пределами Франции. У него есть произведения других европей­ских худож­ников, но на общем фоне они теряются они не выражают основную тенденцию его собирательства. Морозов соста­вил коллекцию русской живописи, которая немногим усту­пает его француз­ской коллекции. Он собирал широкий спектр от позднего русского реализма, творчества союза русских художников, изобра­жавших нашу природу, Врубеля, Серова, символи­стов, Гонча­рову и Шагала, он был одним из первых, если не первым русским, кто купил вещь Шага­ла. Различ­ной была их финансовая стратегия, их способы выбора. Мы знаем от Матисса, что Морозов, приезжая к дилеру в Париже, гово­рил: «Покажите мне лучших Сезан­нов» и делал выбор среди них. А Щукин забирался в ма­газин, в гале­рею и просматривал всех Сезаннов, которых мог найти. Морозов был известен в Пари­же как русский, который не торгуется, и в одной галерее он оставил за время собирательства четверть миллиона франков. Игорь Грабарь не без иронии пишет в своих воспомина­ниях, что Сергей Иванович Щукин любил, потирая руки, говорить: «Хорошие картины дешевы». На са­мом деле именно Сергей Иванович Щукин заплатил рекорд­ную сумму на рын­ке современной живописи: в 1910 году за «Танец» Матисса он запла­тил 15 ты­сяч франков, а за «Музыку» 12 тысяч.
Это отличие экспансивность Щукина и тихость Морозова, стратегия приобретения, выбор прекращается там, где мы переходим к списку. Они собрали прекрасных импрессионистов. Правда, в русских собраниях практически нет Эдуарда Мане. Эдуард Мане, когда наши соотечественники начали собирать, уже величина экстра-класса, это звезда. И Муратов написал, что Эдуард Мане это первый живописец, для полноценного представления о котором надо переплыть океан. Он не просто расходится по коллекциям он уходит в Соединенные Штаты, а американские коллекционеры для европейских и русских в частности это беспокоящий объект иронии: упоминания о чикагских торговцах свининой, которые приедут в Париж и купят всё. С Эдуардом Мане наши соотечественники опростоволосились. Дело в том, что идеальным импрессионистом для русского зрителя и русского собира¬еля был не Эдуард Мане, а Клод Моне. И Клода Моне, хорошего, было достаточно много и у Щукина, и у Морозова. Дальше начинаются различия, потому что Морозов с его склонностью к лирическим пейзажам любил Сислея. Они собирали практически тех же постимпрессионистов, великую троицу Сезанна, Гогена и Ван Гога, причем Гогена у Морозова было чуть меньше, чем у Щукина, но американский историк искусства Альфред Барр полагал, что качество собрания Гогена было выше. Это крайне сложное соревнование, потому что вкус этих людей был исключительно изощрен, правда, различен, и к этому фундаментальному различию мы сейчас и подходим.
Оба любили Матисса, но если Щукин пережил страсть 37 картин, то Морозов купил 11, и из них было довольно много ранних вещей, где Матисс еще не радикал, где он тонкий и осторожный живописец. А вот Пикассо у Морозова почти не было: против более чем 50 полотен у Щукина Морозов мог выставить только три картины Пикассо каждая из этих картин была шедевром, характеризующим определенный поворот. «Арлекин и его подружка» «голубого» периода; «Девочка на шаре», которая была продана Гертрудой Стайн и куплена Иваном Морозовым, вещь «розового» периода; и уникальный кубистический «Портрет Амбруаза Воллара» 1910 года: похожих на это изображение в мире только еще два портрета Вильгельма Уде и Даниэля Анри Канвейлера. В несимпатичном ему Пикассо, Морозов сделал снайперский выбор.
Морозов собирал вещи экстра-класса и одновременно характерные, вещи с такой биографией. Его «Бульвар Капуцинок» 1873 года Клода Моне это тот самый «Бульвар Капуцинок», который был выставлен на первой импрессионистической выставке в ателье Надара в 1874 году.
«Просушка парусов» Дерена из собрания Ивана Морозова была именно той картиной, которая была воспроизведена на развороте журнала «Иллюстрасьон» 4 ноября 1905 года наряду с произведениями фовистов. Морозов отбирал вещи с биографией.
В чем заключалось фундаментальное различие между этими коллекциями и как это различие повлияло на наше искусство Сергей Иванович Щукин представил развитие современной французской живописи как перманентную революцию. Он отдавал предпочтение вещам радикальным. В своей европейской поездке, во время посещения Музея Фолькванг в городе Хаген в Рурской области Германии, Щукин увидел вещь, сделанную по заказу Карла Эрнста Остхауса хозяина и основателя этого музея, одной из первых институций, посвященных современному искусству. Карл-Эрнст Отсхаус заказал Матиссу большую картину «Три персонажа с черепахой». Сюжет непонятен: три персонажа, три человекообразных существа кормят черепаху или играют с ней. Вся колористическая гамма редуцирована до синего, зеленого и телесного; рисунок напоминает детский. Эта неслыханная простота Щукина абсолютно покорила он захотел такую же, результатом чего была картина «Игра в шары», колористически и с точки зрения рисунка близкая к картине Остхауса, где черепахи не было и были три мальчика, которые катают шары, как это принято на Юге Франции. Эта вещь, вопиюще лаконичная и вызывающе примитивная, дала старт приобретению одной за другой радикальных вещей Матисса: «Красная комната», «Разговор». Кульминация этих покупок «Танец» и «Музыка». То же самое можно сказать о Пикассо. Щукин приобрел десятки вещей раннего Пикассо, стоящего на пороге кубизма, 19081909 годов; тяжелые, страшные, коричневые, зеленые фигуры, словно вырубленные топором из камня или дерева. Целые периоды творчества Пикассо прошли мимо его внимания, но радикализм примитивного Пикассо превышал все пределы. Он произвел колоссальное впечатление на русскую публику, которая сформировала свой собственный образ этого enfant terrible, этого возмутителя спокойствия мировой живописи.
Морозов покупал тех же художников, но выбирал другие вещи. Есть классический пример, приводимый в публикациях искусствоведа Альберта Григорьевича Костеневича. Два пейзажа из коллекций Щукина и Морозова. Они изображают один и тот же мотив. Сезанн любил писать гору Сент-Виктуар в Провансе, и если мы посмотрим на позднюю вещь, принадлежавшую Щукину, то мы с трудом найдем очертания горы это мозаичное собрание мазков, в котором мы должны сконструировать гору, став соучастником живописного процесса. «Гора Сент-Виктуар», написанная за несколько десятилетий до этого Сезанном и приобретенная Морозовым, это уравновешенная, классически спокойная, ясная картина, напоминающая о пожелании Сезанна переделать Пуссена в соответствии с природой. Морозов представлял французскую живопись после импрессионизма как эволюцию, Щукин как революцию. Морозовская коллекция оставалась загадкой для большинства зрителей и художников, потому что Иван Абрамович не был гостеприимным собирателем. Эта коллекция создавалась не без советов его друзей-художников.
Например, один из его шедевров Ван Гога, «Красные виноградники в Арле», был куплен по совету Валентина Серова. В целом дворец Морозова на Пречистенке, где сейчас помещается Российская академия художеств, был закрыт для посетителей. А вот Сергей Иванович мало того что завещал коллекцию городу, с 1909 года стал пускать туда всех желающих, с удовольствием приглашал студентов Московского училища живописи, ваяния и зодчества, чтобы показать им свежие приобретения. То, что революционная концепция французского искусства Сергея Ивановича Щукина была на виду, была открыта, является важнейшим фактором в радикализации русского авангарда. Вернувшийся из Москвы Давид Бурлюк писал Михаилу Матюшину:
«видели две коллекции французов С. И. Щукина и И. А. Моро¬зова. Это то, без чего я не рискнул бы начать работу. Дома мы третий день все старое пошло на сломку, и ах как трудно и весело начать все сначала»
Вот лучшая иллюстрация для понимания того, чем коллекции московских собирателей были для русского авангарда. Это был фермент, это был раздражитель, это был объект полемики.
Окончание на аудиозаписи или http://arzamas.academy/courses/52/5

Источник