Записи из днeвников писателя Михаила Булгакова.

(1923-1925 гг.)
Сильный мороз. Отопление действует, но слабо. И ночью холодно.
Вошел в бродячий коллектив актеров: буду играть на окраинах. Плата 125 за спектакль. Убийственно мало. Конечно, из-за этих спектаклей писать будет некогда. Заколдованный круг.
Москва живет шумной жизнью, в особенности по сравнению с Киевом. Преимущественный признак море пива выпивают в Москве. И я его пью помногу. Дa вообще последнее время размотался. Из Берлина приехал граф Алексей Толстой. Держит себя распущенно и нагловато. Много пьет.
Питаемся с женой впроголодь.
Хлеб белый 14 миллионов фунт. Червонцы (банкноты) ползут в гору и сегодня 832 миллиона.
(В) литературе я медленно, но все же иду вперед. Это я знаю твердо. Плохо лишь то, что у меня никогда нет ясной уверенности, что я действительно хорошо написал. Как будто пленкой какой-то застилает мой мозг и сковывает руку в то время, когда мне нужно описывать то, во что я так глубоко и по-настоящему (верю) это я () знаю () мыслью и чувством.
Возможно, что мир, действительно, накануне генеральной схватки между коммунизмом и фашизмом.
Червонец, с Божьей помощью, сегодня 5500 рублей (5 1/2 миллиардов). Французская булка стоит 17 миллионов, фунт белого хлеба 65 миллионов. Яйца, десяток, вчера стоили 200 рублей. (Так в тексте, вероятно
200 миллионов рублей.)
Сегодня я пришел в «Г(удок)» рано. Днем лежал. По дороге из «Г(удка)» заходил в «Недра» к П.Н. Зайцеву. Повесть моя «Дьяволиада» принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к черту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов «Недр») очень понравилась.
В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого.
1924 год
Сегодня в газетах бюллетень о состоянии здоровья Л.Д. Троцкого. Начинается словами: «Л.Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел», кончается: «Отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2-х месяцев». Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.
Сейчас только что (пять с половиной часов вечера) Семка сообщил, что Ленин скончался. Об этом, по его словам, есть официальное сообщение.
В Москве многочисленные аресты лиц с «хорошими» фамилиями. Вновь высылки. Был сегодня Д. К(исельгоф). Тот, по обыкновению, полон фантастическими слухами. Говорит, что будто по Москве ходит манифест Николая Николаевича. Черт бы взял всех Романовых! Их не хватало.
Приехали из Самары И(льф) и Ю(рий) О(леша). В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции тюрьма», на другом «Площадь Советская тюрьма». Что-то в этом роде. Словом, все дороги ведут в Рим!
В Одессе барышню спросили: «Подвергались ли вы вычистке» Она ответила: «Я девица».
Появились медные пятаки. Появились полтинники. Тщетно пытался их «копить». Расходятся, и ничего с ними не сделаешь! Вообще прилив серебра, в особенности это заметно в магазинах Моссельпрома там дают в сдачу много
серебра.
Вчера получилось известие, что в экипаж Калинина (он был в провинции где-то) ударила молния. Кучер убит, Калинин совершенно невредим.
С. рассказывал, что полк ГПУ шел на демонстрацию с оркестром, который играл «Это девушки все обожают».
Ничего нельзя понять в истории с Савинковым. Правительственное сообщение сегодня изумительно. Оказывается, его уже судили (в Москве) и приговорили к смерти, но ввиду того, что он раскаялся и признал советскую власть, суд просил ЦИК о смягчении участи.
Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо «Долой стыд». Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась.
В Москве событие выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала «рыковкой». Отличается она от «царской» водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза ее дороже. Бутылка ее стоит 1 р. 75 коп. Кроме того, появился в продаже «коньяк Армении», на котором написано 31°. (Конечно, Шустовской фабрики.) Хуже прежнего, слабее, бутылка его стоит 3 р. 50 коп.
Москва в грязи, все больше в огнях и в ней. странным образом уживаются два явления: налаживание жизни и полная ее гангрена. В центре Москвы, начиная с Лубянки, «Водоканал» сверлил почву для испытания метрополитена. Это жизнь. Но метрополитен не будет построен, потому что для него нет никаких
денег. Это гангрена.
Разрабатывают план уличного движения. Это жизнь. Но уличного движения нет, потому что не хватает трамваев, смехотворно 8 автобусов на всю Москву.
Квартиры, семьи, ученые, работа, комфорт и польза все это в гангрене. Ничто не двигается с места. Все съела советская канцелярская, адова пасть. Каждый шаг, каждое движение советского гражданина это пытка, отнимающая часы, дни, а иногда месяцы.
Магазины открыты. Это жизнь. Но они прогорают и это гангрена.
Во всем так.
Литература ужасна.
Под Парижем полиция произвела налет на комшколу, которая, как корреспондирует из Парижа Раппопорт, «мирно занималась изучением Энгельса и Маркса».
В(асилевский) же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов. Грязный, бесчестный шут.
В(асилевский) же рассказал, что Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал:
Моя мать была блядь
Великий город Москва. Моей нежной и единственной любви, Кремля, я сегодня не видал.
Вечером у Никитиной читал свою повесть «Роковые яйца». Когда шел туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда сложное чувство. Что это Фельетон Или дерзость А может быть, серьезное Тогда невыпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература.
Боюсь, как бы не саданули меня за все эти подвиги «в места не столь отдаленные».
1925
«Троцкий теперь пишется «Троий» ЦК выпало»
Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно 10 лет открещивался от своего Бабы, как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая.
Газет не читал сегодня.
Сегодня в «Гудке» в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией.

.